Это и моя война - Страница 60

Что-то сверкающее, длинное, заостренное вылетело прямо из портьеры, словно из стены черного тумана, пробило Мораг насквозь. Запрокидываясь, оседая, она оказалась лицом к Сварогу, и он увидел на прекрасном, злобном, гаснущем лице лишь безграничное удивление. Окровавленное острие, торчавшее из ее груди, больше всего напоминало кусок льда. Так и есть – когда Мораг рухнула ничком, разбросав руки, острие сломалось с глухим хрустом о покрытый каббалистическими письменами черный пол.

Красавчик бросился к ней, опустился на колени, равнодушный к своей дальнейшей судьбе, и Сварогу вдруг на секунду стало жаль этого мальчишку. Из-за разбитого окна донесся грохот множества копыт и азартный посвист, крики и лязг стали.

Сварог оглянулся через плечо – Акбар осторожно выходил из угла, ставя лапы так, словно шагал по тонкому льду. Карах перестал биться о дверь. Что бы там ни таилось за портьерой, ОНО ушло.

– Ну вот и все, а я-то думал… – сказал Сварог.

И тогда с громким шорохом, похожим на шум прибоя, упала портьера.

И за ней открылся другой зал, вполовину меньше этого: весь черный, без окон, с кучей пепла посередине, огороженной кругом из обломков необтесанных камней.

И там стояли навьи, штук пятьдесят. Сначала стояли безжизненно, как кегли. Но вдруг зашевелились пальцы одного, крепко сжимая рукоять меча, повел плечом другой, шагнул вперед третий. И вот мертвая рать поползла вперед. И посыпались с черных тел на черный пепел черные тараканы, а над отрядом взмыла туча потревоженной моли.

Мертвецы приближались, надвигались беззвучно мягким кошачьим шагом, чуть пошевеливая клинками, их лица ничего не выражали, и они до ужаса походили друг на друга, только у них в глазницах не было глаз, там шевелились маслянисто-бледные, белесые черви.

«Хартог ошибся, – оторопело подумал Сварог. – Не знал всего. Они еще и в доме, и в парке несомненно, иначе почему там до сих пор продолжается сеча? Будь охранников всего двадцать, как говорил Хартог, две сотни конников стоптали бы их, едва заметив…»

Окруженные ореолом порхающей золотисто-серой моли, навьи надвигались, обтекая двумя потоками тело Мораг и застывшего над ней красавчика, вновь смыкая строй. Несколько мотыльков успокоились на белоснежном наряде любовника серыми пятнышками проказы. Отступая к двери, Сварог вырвал из кармана шаур, выстрелил в ближайшего. Попал. Но тот, с глубоким разрезом на груди, откуда на пол скользнула иссиня-черная сороконожка, все так же надвигался, а из раны не показалось ни капли крови.

Бесполезно, понял Сварог. Правы те, кто их описывал. Их нужно разрубить в куски, иначе не остановишь… Рубить двери бессмысленно, не успеешь, не дадут… А туча летающих насекомых уже накатилась на двоих смельчаков, норовя залепить глаза.

Черная полоса, едва напоминавшая очертаниями исполинскую собаку, ворвалась на правый фланг навьев и ополоумевшей молнией замелькала среди них, сбивая с ног, расшвыривая, во мгновение ока произведя среди стройных рядов жуткий беспорядок. Началась свалка – но отвлекла она лишь половину наступавших.

Больше подмоги ждать было неоткуда. Соратники снаружи безнадежно завязли в рукопашной схватке. Сварог, держа древко обеими руками, бросился вперед. Злые мотыльки бились в незащищенные части лица. Они бы жалили, если б у них были жала; они бы кусали, если б у них было чем кусать. Сварог рычал, как зверь, и в самом деле перестав быть человеком, молотил направо и налево, рассекая, рубил, уворачивался, окраиной сознания отмечая сыпавшиеся на него удары, но в горячке не чувствовал боли. Старался не ослепнуть от ярости, дрался расчетливо, насколько мог, в первую очередь обрубая руки с мечами и снося головы. А ноги скользили по раздавленным, вывалившимся из обрубков червям.

Навьи отхлынули вдруг, оставив меж собой и Сварогом широкое пространство, усеянное жутко изрубленными телами, – и все эти обрубки шевелились… Безголовая фигура, лишившаяся правой руки, левой, шаря неуверенно, слепо, пыталась вцепиться Сварогу в горло. Доран-ан-Тег, свистя, рассек ее пополам, и она рухнула. Акбар еще дрался, с ним ничего не могли поделать даже эти верткие дьяволы – мечи рассекали пустоту, мешая друг другу. Сварог, обнаружив, что с него сбили рокантон, отер лоб тыльной стороной ладони, глянул на руку – кровь… Леверлин стоял рядом, они обменялись быстрыми взглядами. Студент тоже был окровавлен, но крепко стоял на ногах.

А над головами воинов клубилась почти не волнуя воздух пепельно-золотистыми крылышками, вездесущая моль.

Навьи вновь двинулись на них.

– Отойдите от двери, – услышал Сварог сзади четкий, громкий, спокойный голос. Леверлин вздрогнул – он тоже слышал.

Это могло быть уловкой врага. Тысяча чертей, естественно, это и была уловка врага. Потому что ничем другим это не могло быть. И не было никакой возможности хоть на миг отвернуться от напирающих мертвецов и проверить подозрение.

– Отойдите от двери, живо! В стороны!

Сварог, не рассуждая, отпрыгнул. Леверлин сделал то же самое. Меч прошел в миллиметре от груди. Другой меч рубанул воздух там, где Сварог только что стоял. Подкатившаяся отрубленная голова клацнула желтыми клыками, не поймав Леверлина за ногу.

С дверью произошло нечто странное – цельные створки вдруг превратились в ряды висящих в воздухе резных квадратиков, в просветы меж ними виднелся коридор и непонятные синие силуэты. Потом исчезли и эти висевшие без опоры кусочки, остатки резных панелей. Лязг мечей и топот ног были разбавлены новыми звуками. В зал хлынули синие фигуры – комбинезоны в обтяжку из отливающей металлом ткани, головы и лица закрыты глухими капюшонами, в руках странные ружья. Это напоминало сцену из голливудского фильма «про индейцев»: регулярная армия пришла усмирять взбунтовавшихся дикарей. На миг замешкавшиеся навьи с безразличием трупов ринулись на нового противника.